Наци дети: как воспитывали молодежь в нацистской Германии и как это повлияло на немцев

«В гитлеровской Германии, в моей Германии, детство заканчивалось в десять лет — с поступлением в “Юнгфольк”, младшее отделение Гитлерюгенда», — вспоминал Альфонс Хек, выросший в маленьком городке на западе Германии. Нацисты довольно быстро взяли в оборот уже крепко сложенную к 1933 году, но всё еще довольно автономную систему всеобщего немецкого образования.

Немецкая школа: от Веймара к нацистам и чисткам

В 1920 году с принятием Закона о начальной школе образование в Германии стало обязательным и общедоступным. Прежние привилегированные подготовительные школы при гимназиях отменили, и все дети начинали обучение в одинаковых условиях.

При этом Веймарская конституция позволила землям решать, будут ли школы конфессиональными (католическими, протестантскими) или межконфессиональными. По итогам ожесточенных дискуссий был достигнут компромисс: начальная школа становится общей и светской, но родители имеют право требовать религиозную школу для своих детей, если таких учеников в округе достаточно.

После прихода нацистов к власти в 1933 году школьная система Германии подверглась новым реформам. Руководство рейха открыто заявляло, что цель школы не развитие ума, а воспитание характера. Министр образования Бернхард Руст объявил, что Германии нужны не «умники», а «юноши с волей и мужеством». Гитлер в своих речах подчеркивал, что хочет видеть немецкую молодежь — «твердую, как сталь, быструю, как борзые, и жесткую, как кожа».

7 апреля 1933 года был принят Закон о восстановлении профессиональной государственной службы, позволявший увольнять «политически неблагонадежных» учителей и учителей-евреев из школ. Это стало первым шагом к «очистке» педагогического корпуса. Почти одновременно, 25 апреля 1933 года, появился Закон против переполнения немецких школ и университетов. Он ограничил количество учащихся и установил расовые квоты, фактически исключив евреев из высшего образования.

Созданное в 1934 году Имперское министерство науки, воспитания и народного просвещения централизовало управление образованием, лишив федеральные земли прежней самостоятельности. С этого момента все программы, учебники и кадровые решения утверждались через рейхсминистерство. В 1933–1934 годах прошла так называемая Gleichschaltung школьной системы — «приведение в соответствие» всех образовательных структур идеологии национал-социализма. Учителя были обязаны вступать в Национал-социалистический союз учителей, подчиненный партии. Школьные советы и инспекции заменили на централизованные структуры, управляемые из Берлина.

Детские политические организации

«В газетах тогда писали, что немецкий народ сделал фюреру подарок — годовой урожай детей. Мы были подарком фюреру», — отмечал писатель Эрих Лёст, которого приняли в нацистскую молодежную организацию в 10 лет.

Режим видел в детях и подростках «строителей будущего рейха» и создал для них целую систему воспитания. Школа, внешкольные занятия и даже организация досуга подчинялись одной цели — воспитанию верных последователей Гитлера. По воспоминаниям учившегося в ту эпоху Курта Хайндорфа, для них «он был как бог. Идеал, фигура, которая всем управляла и к которой все обращались».

Центром этой системы стал Гитлерюгенд — нацистская молодежная организация, основанная еще в 1926 году, но превращенная после 1933 года в официальную структуру государства. После того, как все другие молодежные союзы — католические, протестантские, скаутские — были распущены, Гитлерюгенд оказался единственной легальной организацией для немецких подростков. Юридическую основу этому дал «Закон о Гитлерюгенде» от 1 декабря 1936 года, в котором говорилось, что «вся немецкая молодежь вне семьи и школы объединяется в Гитлерюгенде». Руководителем всей молодежи Германии назначался партийный чиновник — рейхсюгендфюрер, подчинявшийся напрямую Гитлеру.

В 1939 году вышло новое постановление — «Положение о молодежной службе», которое сделало членство в Гитлерюгенде и в женской организации «Союз немецких девушек» обязательным для всех «расово пригодных» детей и подростков.

Организация была разделена по полу и возрасту. Мальчики 10–14 лет входили в «Юнгфольк», а с 14 до 18 лет — уже в Гитлерюгенд. Как вспоминал Альфонс Хек, «довоенный “Юнгфольк“ походил на скаутов, только с куда более жесткой дисциплиной и сильной идеологической обработкой». Другой ученик, Йорст Хернанд, рассказывал, что детей учили не только всевозможным военным играм и упражнениям на выносливость, но и убивать животных — отрубать головы курам, разделывать зайцев и сворачивать шеи голубям. Таким образом детей «закаляли» для различных испытаний.

Девочки 10–14 лет состояли в «Союзе девочек», а те, кому было от 14 до 18 лет, — в «Союзе немецких девушек». Для девушек постарше существовала дополнительная организация «Вера и красота», куда принимали до 21 года.

Каждый ребенок фактически должен был быть участником одной из этих структур. Мальчиков готовили к военной службе и лидерству: в их программе были лагеря, походы, стрельба, строевая подготовка и физическая закалка. «Принцип солидарности или любви к ближнему здесь просто не существовал… Кто проявлял слабость — был презираем. Сочувствие было табу», — отмечал бывший член Гитлерюгенда Герхард Вильке. Девочек учили домашнему хозяйству, рукоделию, уходу за детьми и «расовой ответственности», то есть обязанности рожать «здоровых немецких детей». Идеалом юноши становился солдат, а идеалом девушки — мать и хозяйка, поддерживающая нацию.

Помимо обычных школ и массовых молодежных организаций, нацисты создали сеть элитных учебных заведений. Самыми известными были Национально-политические воспитательные учреждения (Nationalpolitische Erziehungsanstalten, или Napola) — интернаты, подчиненные напрямую государству. Они готовили будущих руководителей армии и партии. Поступить туда могли только мальчики «арийского происхождения» с безупречным здоровьем и дисциплиной.

«Переход из обычной берлинской школы в Наполу был для меня тяжелым: в физическом отношении я был ниже среднего, и несколько лет это ежедневно отравляло мне жизнь», — рассказывал бывший ученик Наполы в Потсдаме Гюнтер Фогель. Учеба сочетала обычные школьные предметы с военной и идеологической подготовкой: обязательные строевые занятия, спортивные испытания и политические лекции. Ханс Мюнхеберг, бывший ученик школы Напола в Потсдаме, вспоминал: «Если кто-то проявлял слабость, его считали размазней, слабаком, трусом, позором всего взвода или всей роты».

Похожую функцию выполняли Школы Адольфа Гитлера, которые находились под контролем самой организации Гитлерюгенд и также воспитывали будущих офицеров и партийных функционеров.

Еще одним звеном этой системы были Орденские замки — учреждения для молодежи постарше и взрослых кандидатов в партийные кадры.

Участие в организациях, многочисленные церемонии и обряды были обставлены так, чтобы внушать детям чувство гордости за себя и свою страну. Лотар Шольц, член Гитлерюгенда, отмечал обязательное общее исполнение гимнов: «На торжественных мероприятиях, когда мы пели гимны, мы ощущали себя единым целым. В такие моменты казалось, что можно умереть за Отечество». Рената Финк, участница «Союза немецких девушек», вспоминала, как важны были для нее совместные мероприятия: «Я была нужна! Чувство, что являешься неотъемлемой частью целого, <…> было как наркотик».

Немалое значение играла и особая форма: по словам еще одного ученика — Клауса Маушельхагена, — мальчики гордились своим внешним видом и старались произвести впечатление на девочек. Кроме того, благодаря членству и форме у многих из детей создавалось ощущение, что их начали «воспринимать всерьез».

Таким образом, к концу 1930-х годов в Германии сложилась полностью выстроенная, юридически закрепленная система воспитания: государственная школа, идеологизированная сверху донизу; обязательное членство в Гитлерюгенде и «Союзе немецких девушек» и особые элитные школы для будущих лидеров. Начиная примерно с десяти лет и до совершеннолетия дети находились под постоянным контролем государства и партии, что превращало воспитание в мощный инструмент пропаганды и подготовки к службе нацистскому режиму.

Разговоры о немецком важном

С 1933 года государство перестроило учебные программы так, чтобы школа воспитывала лояльных граждан рейха, преданных Гитлеру и готовых к войне. Иоахим Веллерт, учившийся тогда в школе, вспоминал: «Нас учили быть героями, но в особом смысле — героем считался только тот, кто совершил некий военный подвиг. Других видов героев просто не существовало».

Школьная система Германии изменилась и по содержанию, и по структуре учебного времени.

Физическое воспитание, или Leibeserziehung, стало одним из центральных предметов. Если до 1933 года физкультура занимала два часа в неделю, то с 1937-го в расписаниях большинства школ ее объем увеличили до пяти часов. На уроках занимались строевой подготовкой, военизированными играми, метанием гранат и кроссами.

В гимназиях, где учились подростки постарше, доля физкультуры была меньше, но в народных и средних школах спорт стал важнейшей частью образования. В элитных учреждениях, таких как Национально-политические воспитательные училища (Napola) и орденские школы СС, на физические упражнения и строевую подготовку уходила почти половина учебного времени.

Гаральд Шольц, бывший ученик школы Адольфа Гитлера, вспоминал: «Из-за чрезмерного акцента на физическом воспитании эти школы в точности выполняли задачу, возложенную на них режимом: готовить выносливых, ориентированных на результат будущих руководителей, способных к боевым действиям и готовых безусловно подчиняться приказам в любой критической ситуации».

Девочек, как считало нацистское руководство, физическое воспитание должно готовить не к войне, а к материнству. Поэтому в женских школах упор делали на гимнастику, танцы, ритмические упражнения и «здоровый образ жизни». Девочек учили быть выносливыми, но при этом «женственными» — сильными и здоровыми, чтобы рожать «крепких немецких детей».

Увеличение роли спорта сопровождалось сокращением часов по другим предметам. Из школьных программ постепенно исчезали латынь и греческий язык, значительно уменьшалось время на литературу, музыку и искусство. Зато росло количество уроков по истории, географии, биологии и немецкому языку, используемых для идеологического воспитания.

Например, в программу «Биологии» ввели обязательные разделы «расоведение» (Rassenkunde) и «расовая гигиена» (Rassenhygiene), где детям объясняли, что человечество делится на расы, а «арийская» раса стоит выше остальных. Учащимся показывали схемы «расовых типов», измеряли черепа и обсуждали «опасность смешанных браков». Эти темы преподносились как «научные знания» и служили оправданием политики стерилизации и преследования тех, кого нацисты считали «неполноценными». Ученик Ирмгард Рогге вспоминал: «Нам внушали, что мы — лучшие представители человеческой расы: более способные, более красивые. А евреи — наша полная противоположность».

История и география использовались для пропаганды национального превосходства. В курсах истории подчеркивалась «героическая» роль германцев и прусского государства, а поражение 1918 года объяснялось «предательством внутренних врагов». География учила, что Германия «тесна» и ей нужно «жизненное пространство» (Lebensraum) на востоке. Ученикам показывали карты, где соседние территории представлялись как естественные зоны немецкого расширения.

Эти предметы должны были внушать детям мысль, что война и завоевания — естественное и справедливое продолжение национальной истории. Ганс Буххольц, бывший ученик школы Напола в Наумбурге, рассказывал: «Наше мышление было полностью сформировано в одном направлении: ты — ничто, твой народ — всё. Германия должна жить, даже если мы должны умереть».

Немецкий язык и литература превратились в средство воспитания «истинного немца». Из школьных программ убрали еврейских и «неблагонадежных» авторов, а вместо них ввели тексты, прославлявшие солдат, землю, крестьян и жертву ради народа — так называемую литературу «крови и почвы» (Blut und Boden). Ученики писали сочинения о доблести немецких воинов и заслугах фюрера. Даже грамматические примеры и тексты для диктантов несли пропагандистский подтекст. Уве Лампрехт, бывший ученик школы Напола в Плёне, рассказывал: «Первое, чему мы должны были научиться, — это послушание. Нам внушали: только тот, кто научился повиноваться приказам, знает, как их отдавать». Чтобы добиться этого, воспитатели и учителя часто прибегали к травле и наказаниям.

Даже математика, физика и химия использовались для пропаганды. В задачах и примерах появлялись темы, связанные с войной, расой или экономикой: например, сравнение «затрат государства на содержание неполноценных» с затратами на «здоровые семьи». В физике и химии больше внимания уделяли темам, связанным с военным делом, — авиации, радио, взрывчатым веществам.

Религиозное обучение постепенно вытеснялось. Формально предмет «Религия» сохранялся в расписании, особенно в католических и протестантских землях, но количество часов сокращалось, а содержание всё больше подчинялось государственной идеологии.

Саль Перет, еврейский мальчик, который учился в школе под чужим именем, вспоминал: «Гитлер был богом. Я бы сказал, что если у христиан есть Отец, Сын и Святой Дух, то немецкая Троица состояла из фюрера, народа и отечества — и величайшим из этих трех, конечно же, был фюрер».

Конфессиональные школы объединяли в «государственные народные школы» (Gemeinschaftsschulen), где религиозные элементы сводились к минимуму.

С началом Второй мировой войны эта идеологизация усилилась. Учебные планы связывались с военными нуждами: на уроках истории и географии обсуждали боевые успехи, на физкультуре учили строевой подготовке, часть школьных часов заменяли службой в Гитлерюгенде и работой в сельском хозяйстве.

Репрессии против несогласных

Любое противодействие школьной политике нацистов после их прихода к власти очень быстро стало опасным. Учителей заставили вступить в Национал-социалистический союз учителей, где они проходили обязательные курсы идеологической «переподготовки». Маломальское отклонение от партийной линии могло привести к увольнению, аресту или тюрьме.

С 1934 года действовал «Закон против коварных нападок». Он позволял наказывать за любое критическое слово о государстве. А за сомнения в победе Германии во Второй мировой войне могли обвинить в «подрыве военной мощи», что грозило смертной казнью. Родителей, не поддерживавших идеологическое воспитание детей, штрафовали или вызывали в гестапо. В такой атмосфере большинство предпочитало молчать.

Особенно известен случай Пауля Лангена (1893–1945), директора католической начальной школы в Хольцларе под Бонном. Он открыто выражал несогласие с нацистской пропагандой и тайно слушал с детьми иностранные радиостанции. Несмотря на вынужденное вступление в НСДАП, Ланген оставался убежденным противником режима.

В декабре 1943 года, во время визита к дочери в трудовой лагерь, он сказал, что Германия уже не может выиграть войну. В результате доноса его арестовало гестапо. Лангена допрашивали и избивали, затем обвинили в «подрыве боевого духа» и отправили в тюрьму в Зигбурге. Там он умер 16 марта 1945 года от сыпного тифа, за несколько недель до конца войны.

Родителей, противодействовавших вступлению своих детей в нацистские организации, также преследовали. В законе о Гитлерюгенде от 1939 года прямо говорилось, что если родитель или опекун не записывает своего ребенка в Гитлерюгенд, его можно наказать штрафом до 150 рейхсмарок (примерно месячная зарплата рабочего) или арестом. А если родитель намеренно мешал ребенку участвовать в деятельности организации, его ждала тюрьма или штраф, в зависимости от решения властей. Эти дела рассматривались по запросу рейхсюгендфюрера — главы всей молодежной системы рейха. Бывали случаи, когда подростков, не состоявших в Гитлерюгенде, не допускали к выпускным экзаменам или не принимали в профессиональные училища.

Особенно тяжело приходилось религиозным семьям, которые по убеждениям не могли участвовать в нацистских организациях. Нацистская идеология требовала абсолютной лояльности, поэтому верующие, прежде всего свидетели Иеговы, становились объектами постоянного преследования. Они отказывались произносить «хайль Гитлер», петь гимны и участвовать в военных маршах. Их детям в школах снижали оценки за «поведение», их подвергали издевательствам и могли исключить из учебного заведения. Родителей арестовывали, а детей нередко изымали из семьи и отправляли в специальные «перевоспитательные дома», где из них пытались сделать «хороших немецких граждан».

Симона Арнольд-Либстер, школьница из Эльзаса и свидетельница Иеговы, вспоминала: «Когда учитель входил в класс, все 58 учеников должны были встать и крикнуть: «Хайль Гитлер!» Я отказывалась произносить это приветствие, и мне пригрозили, что если за неделю ничего не изменится, то мне придется уйти из школы».

Один из самых известных случаев — история австрийской девочки Хермине Лиски. Она выросла в семье свидетелей Иеговы, которая отказалась подчиняться требованиям режима. В школе Хермине не говорила «хайль Гитлер», не носила форму «Союза немецких девушек» и не участвовала в нацистских мероприятиях. Ее отцу, Иоганну Обвегеру, власти приказали «воспитывать дочь в духе национал-социалистического государства». Когда он отказался, суд лишил его родительских прав, а одиннадцатилетнюю Хермине отправили в «перевоспитательный дом» в Вайерне. Там она по-прежнему отказывалась поднимать руку в нацистском приветствии и петь гимны. За это ее наказывали — лишали еды, заставляли тяжело работать и не давали учиться. Позднее ее перевели в другой приют. Домой она смогла вернуться только после окончания войны.

Индоктринация касалась всех — от простых учеников до детей элиты. Манфред Роммель, сын фельдмаршала Эриха Роммеля, вспоминал, что нацисты «хирургически удалили из воспитания не только Бога, но и такие добродетели, как любовь к ближнему или любовь к правде, и поставили в центр этики верность Отечеству».

Истории изъятия детей из религиозных семей были нередкими. Например, у австрийца Рихарда Хайде, также свидетеля Иеговы, государство отобрало сына. В судебных документах было написано, что мальчик должен быть перевоспитан вдали от отца, потому что тот запрещал сыну говорить «хайль Гитлер» и петь нацистские песни. Самого Хайде уволили с государственной службы и приговорили к 18 месяцам тюрьмы за отказ служить в армии.

Последствия нацистского образования

Научное изучение того, что произошло с поколениями, прошедшими через нацистскую школу и Гитлерюгенд, показывает: массовые эксперименты с сознанием детей оказываются гораздо более долгими, чем сами режимы.

Исследователи Нико Фойгтлендер и Ханс-Иоахим Фот проанализировали общегерманские опросы 1996 и 2006 годов. Этот анализ показал, что немцы, родившиеся в 1920–1930-е и воспитанные при нацистах, даже через полвека в среднем заметно более антисемитски настроены, чем поколения, которые учились уже после 1950-х.

Кроме того, доля людей с крайними антисемитскими взглядами у родившихся в 1930-е примерно втрое выше, чем у тех, кто родился после 1950 года. Особенно сильным этот эффект был там, где нацистская школа накладывалась на уже существовавшие до 1933 года предрассудки. Там пропаганда не просто сеяла ненависть, а усиливала и нормализовала ее на поколения вперед.

Работа Мевлуде Акбулут-Юксель, Дози Окойе и Мутлу Юкселя раскрывает, что школьники 1930-х годов, чье взросление пришлось на годы изгнания еврейских учителей и разрушение привычной школьной среды, во взрослом возрасте стали заметно менее политически активными. По их оценкам, такие люди примерно на 13% реже интересуются политикой и на 26% реже участвуют в политической жизни, чем сверстники из регионов, которых эти изменения почти не затронули.

Примечательно, что такого эффекта нет ни у тех, кто в 1930-е был уже взрослым, ни у детей, которые росли во время войны. Авторы связывают этот феномен с тем, что разрушение школьной среды и изгнание квалифицированных учителей снизили уровень гражданских навыков, доверия, вовлеченности в сообщество и общий социально-экономический статус этих детей. Во взрослом возрасте это выразилось в меньшей готовности участвовать в коллективных действиях, меньшем доверии к институтам и более низком уровне волонтерства и церковной активности.

Исследования, изучавшие «поколение Гитлерюгенда» после 1945 года, показывают, как этот опыт сработал в послевоенной жизни. Многие бывшие воспитанники нацистских молодежных организаций в советской зоне оккупации довольно легко вошли в новую, тоже авторитарную структуру — «Свободную немецкую молодежь», фактически обменяв один идеологический коллективизм на другой.

В ГДР при этом сформировался негласный «пакт молчания» о собственном нацистском прошлом: во имя официального антифашизма не поощрялись честные разговоры о личной ответственности и участии. Это укрепляло конформизм и привычку жить внутри заданной сверху «правильной линии», а не вырабатывать собственную позицию.

С одной стороны, важно помнить, что все эти факторы не стали приговором для послевоенной Германии. ФРГ сумела построить демократическое общество, создать правовое государство, заново сформировать школьную систему и, что особенно важно, взять на себя ответственность за преодоление Холокоста и других преступлений нацизма.

С другой стороны, поколения, прошедшие через нацистскую школу и молодежные организации, вошли в послевоенную жизнь с тяжелым багажом: искаженными представлениями о «других», сниженным доверием к институтам, привычкой к конформизму и молчанию.

История показывает, что даже когда общество способно обновиться, цена воспитания под диктовку государства остается высокой, а его последствия ощущаются куда дольше, чем продолжается сам режим.